Неточные совпадения
Райский бросился вслед за ней и из-за угла видел, как она медленно возвращалась по полю
к дому. Она останавливалась и озиралась назад, как будто прощалась с крестьянскими
избами. Райский
подошел к ней, но заговорить не смел. Его поразило новое выражение ее лица. Место покорного ужаса заступило, по-видимому, безотрадное сознание. Она не замечала его и как будто смотрела в глаза своей «беде».
Митя встал и
подошел к окну. Дождь так и сек в маленькие зеленоватые стекла окошек. Виднелась прямо под окном грязная дорога, а там дальше, в дождливой мгле, черные, бедные, неприглядные ряды
изб, еще более, казалось, почерневших и победневших от дождя. Митя вспомнил про «Феба златокудрого» и как он хотел застрелиться с первым лучом его. «Пожалуй, в такое утро было бы и лучше», — усмехнулся он и вдруг, махнув сверху вниз рукой, повернулся
к «истязателям...
Тихо
подошел он
к лавке, взял свое пальто, молча надел его и вышел из
избы.
Уже
подходя к бабушкиной
избе, Нюрочка догадалась, что эта плакавшая женщина была послушница Аглаида.
Вот и Кержацкий конец. Много
изб стояло еще заколоченными. Груздев прошел мимо двора брательников Гущиных, миновал
избу Никитича и не без волнения
подошел к избушке мастерицы Таисьи. Он постучал в оконце и помолитвовался: «Господи Исусе Христе, помилуй нас!» — «Аминь!» — ответил женский голос из избушки. Груздев больше всего боялся, что не застанет мастерицы дома, и теперь облегченно вздохнул. Выглянув в окошко, Таисья узнала гостя и бросилась навстречу.
Он слышал, как девка-хозяйка
подошла к шестку, неторопливо там стала присекать огня
к тряпочному труту и зажгла об него серную спичку, а от нее зажгла и лучину;
изба снова осветилась. Вихров окинул кругом себя глазами, — старухи уже перед ним не было.
Вошла его жена, за нею в
избу шагнул мужик. Бросил в угол шапку, быстро
подошел к хозяину и спросил его...
Приехали мы в село поздно, когда там уж и спать полегли. Остановились, как следует, у овинов, чтоб по деревне слуху не было, и вышли из саней.
Подходим к дому щелкоперовскому, а там и огня нигде нет; начали стучаться, так насилу голос из
избы подали.
Кузнец и Маланья принялись стучать во входную дверь в
избу, но старуха Арина не отпирала; тогда Маланья и ее родитель
подошли к окнам горенки и начали в них стучать.
Каждый день,
подходя к пруду, видел я этого, уже дряхлого, сгорбленного, седого, как лунь, старика, стоявшего, прислонясь
к углу своей
избы, прямо против восходящего солнца; костлявыми пальцами обеих рук опирался он на длинную палку, прижав ее
к своей груди и устремив слепые глаза навстречу солнечным лучам.
Сказав сии слова, оба боярина, в которых читатели, вероятно, узнали уже Лесуту-Храпунова и Замятню-Опалева, слезли с коней и пошли в
избу. Краснощекий толстяк спустился также с своей лошади, и когда
подошел к воротам, то Кирша, заступя ему дорогу, сказал, улыбаясь...
Он несколько раз должен был повторить это приглашение, прежде чем молодые, родня и гости решились за ним следовать; наконец пример Кирши, который по первому призыву вошел на двор, подействовал над всеми. Кудимыч,
подойдя к дверям
избы, остановился, и когда сени наполнились людьми, то он, оборотясь назад, сказал...
В продолжение этого разговора они
подошли к приказчиковой
избе; слуга, сдав Киршу с рук на руки хозяину, отправился назад. Веселое общество пирующих встретило его с громкими восклицаниями. Все уже знали, каким счастливым успехом увенчалась ворожба запорожца; старая сенная девушка, бывшая свидетельницею этого чудного излечения, бегала из двора во двор как полоумная, и радостная весть со всеми подробностями и прикрасами, подобно быстрому потоку, распространилась по всему селу.
В это время Копычинский, который, сидя у дверей
избы, посматривал пристально на Юрия, вдруг вскочил и,
подойдя к Замятне-Опалеву, сказал ему на ухо...
Толпа родственников, перед которою важно выступал волостной дьяк,
подошла к приказчику; молодые вышли их встречать на крыльцо; и через минуту
изба снова наполнилась гостьми, а стол покрылся кушаньем и различными напитками.
Пока Алексей будил Юрия и объявлял ему о насильственном завладении гуся, поляк, сняв шапку, расположился спокойно ужинать. Юрий слез с печи, спрятал за пазуху пистолет и, отдав потихоньку приказание Алексею, который в ту же минуту вышел из
избы,
подошел к столу.
Если б не мать, они
подошли бы, вероятно,
к самым
избам никем не замеченные: семейство сидело за обедом; тетка Анна, несмотря на весь страх, чувствуемый ею в присутствии мужа, который со вчерашнего дня ни с кем не перемолвил слова, упорно молчал и сохранял на лице своем суровое выражение, не пропускала все-таки случая заглядывать украдкою в окна, выходившие, как известно, на Оку; увидев сыновей, она забыла и самого Глеба — выпустила из рук кочергу, закричала пронзительным голосом: «Батюшки, идут!» — и сломя голову кинулась на двор.
Войдя в
избу, Глеб, против обыкновения своего, не
подошел даже
к люльке, даром что ребенок кричал и протягивал
к нему свои розовые голенькие ручонки.
Румянец живо заиграл тогда на щеках парня, и лицо его, за минуту веселое, отразило душевную тревогу. Он торопливо вернулся в
избу, оделся и, не сказав слова домашним, поспешно направился
к реке, за которой немолчно раздавались песни и крики косарей, покрывавших луга. Время
подходило к Петровкам, и покос был в полном разгаре.
Время
подходило к вечеру. Тень, бросаемая старой
избою и соседним навесом, затопила уже двор и досягала до новой кровли, оставляя только яркую полосу света на князьке, где помещался приемыш, когда Глеб приказал снохам прекратить работу.
По мере приближения
к жилищу рыбака мальчик заметно обнаруживал менее прыткости; устремив, несколько исподлобья, черные любопытные глаза на кровлю
избы и недоверчиво перенося их время от времени на Акима, он следовал, однако ж, за последним и даже старался
подойти к нему ближе. Наконец они перешли ручей и выровнялись за огородом. Заслышав голоса, раздавшиеся на лицевой стороне
избы, мальчик подбежал неожиданно
к старику и крепко ухватил его за полу сермяги.
Епифан поклонился, пробормотал: «здравия желаем, васясо», особенно-нежно выговаривая последнее слово, и глаза его мгновенно обежали всю фигуру барина,
избу, пол и потолок, не останавливаясь ни на чем; потом он торопливо
подошел к полатям, стащил оттуда зипун и стал надевать его.
«Так и сделаю», с радостным самодовольством сказал сам себе Нехлюдов, и, вспомнив, что ему надо было еще зайти
к богатому мужику Дутлову, он направился
к высокой и просторной связи, с двумя трубами, стоявшей посредине деревни.
Подходя к ней, он столкнулся у соседней
избы с высокой, ненарядной бабой, лет сорока, шедшей ему навстречу.
Иван Чурисенок — просил сошек, прочел он и войдя в улицу,
подошел к воротам второй
избы справа.
Теперь оставим пирующую и сонную ватагу казаков и перенесемся в знакомую нам деревеньку, в
избу бедной солдатки; дело
подходило к рассвету, луна спокойно озаряла соломенные кровли дворов, и всё казалось погруженным в глубокий мирный сон; только в
избе солдатки светилась тусклая лучина и по временам раздавался резкий грубый голос солдатки, коему отвечал другой, черезвычайно жалобный и плаксивый — и это покажется черезвычайно обыкновенным, когда я скажу, что солдатка била своего сына!
Наконец, он медленно приподнялся с своего места, погладил бороду, произнес с озабоченным видом: «Пустите-ка, братцы…»,
подошел к воротам, окинул взором небо, которое начинало уже посылать крупные капли дождя, и, бросив полушубок Антона
к себе на плечи, вошел в
избу.
Сказав это, Антон
подошел к печке и стал раздеваться. Слова его, казалось, однако, произвели на глухую старушонку не совсем обыкновенное действие; лицо ее как бы внезапно оживилось, глаза, которые держала она постоянно опущенными, быстро поднялись и окинули
избу. Хозяин
подошел к ней и сел на лавочку; лицо Архаровны выражало по-прежнему скорбь и уныние.
Время
подходило уже
к самому рассвету, когда толстоватый ярославец был внезапно пробужден шумом в
избе. Открыв глаза, он увидел стол опрокинутым; из-под него выползал на карачках Антон, крестясь и нашептывая: «Господи благослови, господи помилуй, с нами крестная сила…»
Оба засмеялись. Рыженький
подошел к столу, выпил оставшуюся в штофе водку, взял шапку и стал поочередно оглядывать спавших на нарах; убедившись хорошенько, что все спали, он задул свечу и вышел из
избы вместе с хозяином…
Архаровна
подошла, припадая с одной ноги на другую,
к окну
избы, постучалась легонько по раме клюкою и произнесла жалобно нараспев...
— Ну, взяло меня горе, такое горе, что и сна и пищи решился… Вот я и пошел
к Секлетинье. Она в Теребиловке живет…
Подхожу я это
к ее избенке, гляжу, извозчик стоит. Что же, не ворочаться назад… Я в
избу, а там… Может, я ошибся, а только сидит барыня, платочком голову накрыла, чтобы лицо нельзя было разглядеть, а я ее все-таки узнал. Барыня-то ваша генеральша…
В
избе смеркалось. Кругом все было тихо; извне слышались иногда треск мороза да отдаленный лай собаки. Деревня засыпала… Василиса и Дарья молча сидели близ печки; Григорий лежал, развалившись, на скамье. В углу против него покоилась Акулина; близ нее, свернувшись комочком, спала Дунька. Стоны больной, смолкнувшие на время, вдруг прервали воцарившуюся тишину. Вздули огня и
подошли к ней.
Видно было, что она хотела что-то еще сказать, но речь ее стала уже мешаться и вышла нескладна; мало-помалу звуки ее голоса слабели, слабели и совсем стихли; смутные, полуоткрытые глаза не сходили, однако, с мужа и как бы силились договорить все остальное; наконец и те начали смежаться… Григорий взглянул на нее еще раз, потом
подошел к полатям, снял с шеста кожух, набросил его на плечи и вышел из
избы.
В это время
к избе подъехали широкие розвальни, запряженные парой лошадей, и староста, весь закутанный в меха, в огромных рукавицах, соскочил с них и
подошел ко мне.
Заплакали все дети, сколько их было в
избе, и, глядя на них, Саша тоже заплакала. Послышался пьяный кашель, и в
избу вошел высокий, чернобородый мужик в зимней шапке и оттого, что при тусклом свете лампочки не было видно его лица, — страшный. Это был Кирьяк.
Подойдя к жене, он размахнулся и ударил ее кулаком по лицу, она же не издала ни звука, ошеломленная ударом, и только присела, и тотчас же у нее из носа пошла кровь.
Приехал заседатель Федосеев и тотчас после приезда пригласил нас
к себе на въезжую
избу. Передав нам несколько писем, он попросил других присутствующих удалиться и сам запер за ними дверь.
Подойдя затем
к столу, он расстегнул форменный сюртук, как будто ему было душно, и стал набивать себе трубку. Он был, казалось, в каком-то затруднении и даже в некотором замешательстве.
Анисья (
подходит к нему и берет за руку). Ну, муж приехал. Иди в избу-то.
— О, черт! Тут, пожалуй, заплутаешь, надо поспросить, — сказал извозчик и, ловко соскочив с передка,
подошел к одной
избе и начал колотить в подоконник кнутовищем.
Они вошли в хорошую, просторную
избу, и, только войдя сюда, Макар заметил, что на дворе был сильный мороз. Посредине
избы стоял камелек чудной резной работы, из чистого серебра, и в нем пылали золотые поленья, давая ровное тепло, сразу проникавшее все тело. Огонь этого чудного камелька не резал глаз, не жег, а только грел, и Макару опять захотелось вечно стоять здесь и греться. Поп Иван также
подошел к камельку и протянул
к нему иззябшие руки.
Он
подошел к якуту и, взяв его за шиворот, вышвырнул вон из
избы. Потом
подошел к Макару. Ему, как местному жителю, татарин оказал больше почета: широко отворив двери, он поддал бедняге сзади ногою такого леща, что Макар вылетел из
избы и ткнулся носом прямо в сугроб снега.
Из лучшей
избы вышел гусар в белом кителе и, сняв фуражку,
подошел к офицерам.
Потом группа ямщиков медленно направилась
к нашей юрте. Дверь скрипнула, ворвался клуб холодного воздуха… Ямщики один за другим входили в
избу,
подходили к камельку, протягивали руки
к огню и смотрели на Островского. Тот как будто даже не замечал их…
От
избы Родиона отделилась толпа и пошла по улице в эту сторону
к рябине. Запели песню, заиграла гармоника. И
подходили всё ближе и ближе…
Когда Марфа стала
подходить к дочернему двору, она увидала большую толпу народа у
избы. Одни стояли в сенях, другие под окнами. Все уж знали, что тот самый знаменитый богач Корней Васильев, который двадцать лет тому назад гремел по округе, бедным странником помер в доме дочери.
Изба тоже была полна народа. Бабы перешептывались, вздыхали и охали.
— Чтоб
к обительским лошадям и
подходить он не смел, — приказывал Патап Максимыч, — а коль Манефа тайком со двора пойдет — за ворот ее да в
избу… Так и тащи… А чужим не болтай, что у нас тут было, — прибавил он, уходя, Пантелею.
Наутро видит Жилин — ведет красный кобылу за деревню, а за ним трое татар идут. Вышли за деревню, снял рыжий бешмет, засучил рукава, — ручищи здоровые, — вынул кинжал, поточил на бруске. Задрали татары кобыле голову кверху,
подошел рыжий, перерезал глотку, повалил кобылу и начал свежевать — кулачищами шкуру подпарывает. Пришли бабы, девки, стали мыть кишки и нутро. Разрубили потом кобылу, стащили в
избу. И вся деревня собралась
к рыжему поминать покойника.
В то время не один по одному, как водится, а гурьбой ввалило в
избу с дюжину молодых парней. Маленько запоздали они — были на гулянке. В пустобояровском кабаке маленько загуляли, а угощал Илюшка, угождавший Лизавете так, что никто другой и
подходить к ней не смел.
— Марье Ивановне наше наиглубочайшее! — входя в комнату, весело молвил Марко Данилыч. — А я сегодня, матушка, на радостях: останную рыбку, целых две баржи, продал и цену взял порядочную. Теперь еще бы полбаржи спустить с рук, совсем бы отделался и домой бы сейчас. У меня же там стройка
к концу
подходит…
избы для работников ставлю, хозяйский глаз тут нужен беспременно. За всем самому надо присмотреть, а то народец-от у нас теплый. Чуть чего недоглядел, мигом растащут.
Шумит, бежит пароход, то и дело меняются виды: высятся крутые горы, то покрытые темно-зеленым орешником, то обнаженные и прорезанные глубокими и далеко уходящими врáгами. Река извивается, и с каждым изгибом ее горы то
подходят к воде и стоят над ней красно-бурыми стенами, то удаляются от реки, и от их подошвы широко и привольно раскидываются ярко-зеленые сочные покосы поемных лугов. Там и сям на венце гор чернеют ряды высоких бревенчатых
изб, белеют сельские церкви, виднеются помещичьи усадьбы.
Подходя к дому, Абрам поблагодарил тетку Арину за квас и беспокойство, сказал было, что парнишка его ношу в
избу к нему внесет, но Арина и слушать того не захотела.